«Мы слишком быстро повзрослели...»

День 22 июня 1941 года навсегда остался в памяти миллионов людей как самый страшный и трагический, день начала Великой Отечественной войны, которая длилась 1 418 дней и ночей и унесла более 26 миллионов жизней наших соотечественников.

В 1996 году Указом Президента России Бориса Ельцина 22 июня объявлено Днем памяти и скорби. Как сказано в указе, «этот день напоминает нам о всех погибших, замученных в фашистской неволе, умерших в тылу от голода и лишений. Мы скорбим по всем, кто ценой своей жизни выполнил свой долг по защите Родины».
А еще скорбим о детстве, которое у миллионов советских детей украла война, оставив им страшные воспоминания.
Разучились смеяться 

Нина Афанасьевна Кратасюк:
— Наша семья жила в Краснодарском крае, в рабочем поселке Хадыжанск. Я, восьмилетняя девочка, была дома, когда по радио объявили о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз. День сразу окрасился черными красками, ведь даже репродуктор, из которого разлетелась страшная весть, был черным. А через несколько дней по нему же мы слушали речь Сталина, который начал свое обращение к стране словами: «Братья и сестры…» Я тогда поняла, что на защиту страны должны встать все от мала до велика.
Все вокруг находились в каком-то угнетенном состоянии, никто даже не улыбался. А как смеяться, казалось, все забыли. Отец ушел на фронт.
Помню первую бомбежку: пронзительно выли сирены, а самолеты кружили над поселком и сбрасывали бомбы. Кругом взрывы, стоны, кровь. Мы в страхе пытаемся спрятаться, но кажется, что бомбы везде. Тогда погибли несколько моих одноклассников, а подружку ранило осколком. Так продолжалось несколько месяцев, и когда фрицы подошли совсем близко, мы с мамой и сестрой, как и все жители, ушли в горы. Оттуда увидели первых мотоциклистов, которые въехали в наш поселок под звуки какого-то марша. А потом появились отряды карателей и заставили всех спуститься. Из дома нас выгнали, жили мы в землянке. Было холодно, и все время хотелось есть.
Линия фронта проходила недалеко, и Красная армия постоянно обстреливала наш поселок. Все дома были изрешечены, но мы радовались: значит, наши близко. Правда, освободили нас только через два года. Усталые и измученные солдаты шли по улице, а мы готовы были каждого обнять и расцеловать. Наши!
Из отряда снегоборов
Лениана Николаевна Малова:
— Мне было 13 лет. Жили мы в Уссурийске, папа работал связистом, а мама учила детей. Утром 22 июня всей семьей (был еще двухлетний братик) пошли в цирк. Представление нам понравилось, улыбаясь и разговаривая, вышли на улицу, где светило солнце, и увидели огромное количество людей. Лица трагические, разговаривают шепотом, стоят вокруг уличных репродукторов: «Фашистская Германия вероломно нарушила границы СССР…» Война…
Папу сразу мобилизовали. А меня, окончившую пятый класс, вместе с другими ребятами отправили в совхоз, где мы работали в поле. Осенью нашу семью эвакуировали в Сибирь, в деревню Грязнушку. Там была только начальная школа, и два года я не училась. Мама заболела, и нас с братом дед забрал на станцию Кача. Мимо круглые сутки на фронт шли эшелоны, они были такие длинные, что их тащили по два паровоза. Зимой снег заметал железную дорогу, и мы, подростки, объединялись в отряды снегоборов и чистили рельсы. Мороз под -60, закрывали лицо, оставляя только щелки для глаз, ноги утопали в снегу, сил не хватало… Но составы должны пройти. Это был наш вклад в победу. Когда вернулись в Уссурийск, я, удивив учителей, сдала экзамены за шестой и седьмой классы и поступила в восьмой. Война продолжалась…
Что такое война? 

Альбина Алексеевна Козлянинова:
— Я полгода не видела маму, которая находилась на лечении, и вот 20 июня 1941‑го она вернулась, счастливая, с гостинцами. 22 июня вся наша большая родня (дядя с семьей, две тети, бабушка, родители и я) собралась за праздничным столом. Нарядившись в привезенную мамой матроску, я побежала на любимый Переславский вал (город Переславль-Залесский) и увидела, что внизу люди с криками и слезами на глазах бегут кто куда. Спешу вниз и со всех сторон слышу: «Война! Вой-
на! Война!» Скорее обратно! Врываюсь в дом и спрашиваю: «Что такое война?» Разговоры и смех оборвались. Никогда больше мои родные не собирались все вместе. Мама умерла в ноябре, папа пропал без вести, его младший брат погиб в Литве. Моя тетя дошла до Берлина и расписалась на Рейхстаге.
Мы ждали от них вестей и выживали. Бабушка пекла «шоколадный» хлеб из толченых картофельных очисток с добавкой редкой картофелины. По праздникам давала засушенную свеклу. Самым же лучшим угощением считалась печеная капуста (целый кочан запекался в духовке). За огород отвечала я, семилетняя девочка. С тех пор терпеть не могу выращивать овощи, особенно морковь. Когда удавалось отоварить хлебную карточку, труднее всего было донести хлеб до дома. Я старалась, но все равно по чуть-чуть обгладывала уголки корочек. Все время хотела есть.
Когда закончилась война, я еще долго бегала встречать отца. Все надеялась, вдруг он вернется…
Партизанская связная
Мария Степановна Левошко:
— Мы жили на границе Латвии и Белоруссии, а потому очень скоро оказались в оккупации. Папу за отказ служить в немецкой армии отправили в концлагерь, и мама осталась с пятью детьми, шестой родился 1 ноября 1941 года. Шесть ребят мал мала меньше, а мама стала партизанской связной. Она часто уходила на задания на несколько дней, и мы оставались с бабушкой. А еще она обшивала партизан, сушила их одежду, кормила, переправляла в отряд отставших советских солдат. Иногда, проснувшись ночью, мы видели чужих людей и оружие в углу. Но детям строго-настрого было наказано никому ничего не рассказывать, иначе у нас не будет мамы. И мы молчали, даже когда приходили фашисты, наглые, с автоматами наперевес. Наш дом стоял на краю деревни, и подозрение о связи с партизанами, конечно, падало на нас, но орава малых ребят сбивала фрицев с толку. Помню, как папа сбежал из лагеря и пришел домой в серо-коричневой лагерной робе, измученный и голодный. Мы очень обрадовались, но мама собралась и сразу повела его к партизанам.
Отступление фашистов мы пережидали в лесу, в землянках, и вернулись домой, когда деревню освободили. Но по-прежнему было голодно и холодно. Уже после войны умерли две мои сестры: сказалась жизнь в оккупации.
Завод для детей

Надежда Ивановна Кудрявцева:
— Вместе с подружками, такими же одиннадцатилетними девчонками, мы играли на одной из улиц пос. им. Горького. Шум, гам, детский смех. А после обеда радио сообщило о том, что началась война, и в поселке повисла зловещая тишина. Кажется, именно в тот момент закончилось наше детство. Помню, как, затаив дыхание, мы слушали сводки Совинформбюро, как ждали весточек от родных. Три моих брата ушли на фронт, а вернулись лишь двое.
1 сентября 1941‑го в нашей школе № 37 было шесть пятых классов, а в 1942‑м осталось всего два. Более 150 человек ушли в ФЗУ и через несколько месяцев встали к станкам. На территории завода им. Горького организовали мини-завод, где работали школьники. Ученики 6‑х и 7‑х классов трудились по два часа и учились, а 8—10‑х — уже по три часа. Летом отправляли в колхоз.
Детский гомон на улицах я услышала уже после войны. Это были другие дети, а мы слишком быстро повзрослели.

Нина ЖИГУНОВА